AURORA PRIZE

Геноцид – это то, что ты всегда носишь в себе. Ты не вспоминаешь о нем каждый день, не думаешь дни и ночи напролет. Это опыт, растворенный в тебе. Антенна, которая позволяет чувствовать чужую боль.

В 1999 году, когда я только начала практиковать психологию, в Москве произошла серия терактов (взрывы жилых домов). На место преступления выезжала бригада российских психологов. Они переживали, что выгорают, но не помогают людям. Тогда было принято решение пригласить знаменитого психолога Элин Хордвик, которая специализируется на работе со смертью, с посттравматическими расстройствами, для обучения наших специалистов. Был огромный конкурс, но меня отобрали вне кастинга, только по собеседованию. Элен сказала: «У вас Геноцид, вы по-другому смотрите на мир. Вы можете выдержать страшные картины и не испугаться».

Долгое время я была в десятке независимых специалистов, которые выезжали на места, где происходили теракты. Я всерьез занималась сопровождением смерти, работой с горем. Когда с человеком случается трагедия, в его психике резервируется место для ассоциативных переживаний. Восьмидесятилетняя женщина будет плакать всю жизнь, если в юности потеряла своего ребенка. Она сможет понять и даже узнать в толпе любую мать, оставшуюся без своего чада. Страдания незнакомой женщины будут отзываться в ее сердце болью.
 

Геноцид дал нам способность к сопереживанию.

Я родилась в Гюмри, в семье ученого и заведующей химической лабораторией. У меня было нетипичное детство. Родители воспитывали во мне свободу, подготавливали с ранних лет к самостоятельной жизни.

Все мужчины по папиной линии были священниками. Но династическая преемственность прервалась на моем деде. С приходом советской власти он испугался идти в семинарию. И очень переживал по этому поводу. Когда мой прадед умирал, дедушка попросил у него прощения за то, что не пошел по отцовским стопам. Прадедушка его успокоил и сказал: «Не бойся! Не дети, так внуки продолжат мое дело… По-своему».

Дедушка всю жизнь искал среди своих внуков (благо у него было семеро детей) продолжателя дела, но безуспешно. Когда мне было шесть лет, не помню, что я тогда сказала, но дедушка воскликнул: «Это она!» В течение следующего года он возил меня по родственникам и представлял как «ту самую». Я не знала, в чем заключается моя избранность. Потом дедушки не стало.

Когда я получила образование психолога и ушла из одной профессии в другую, я поняла, что имел в виду прадедушка. Психологи тоже имеют дело с людьми. Но по-своему. У нас со священнослужителями общие методы работы: интимность, проникновенность, исповедь. Разница между нами лишь в том, что священники выполняют стратегическую миссию, а мы – тактическую (решаем насущные задачи). Они учат человека держаться веры, принимать судьбу. Мы – бороться за нее. 

У меня две родины: Армения и Россия. Я благодарна России за то, что она предоставила мне возможности для самореализации. Она, как мой папа, никогда не говорила мне «нет», не мешала добиваться успеха. В Армению я люблю возвращаться, но не могу там жить, так как не чувствую себя востребованной.

Когда приезжаю в Армению, то снова чувствую себя защищенной. Это случается как минимум два раза в год. В Армении бок о бок соседствуют роскошь и нищета. Там очень сильные контрасты.

Я живу в Москве много лет, но нигде меня так не притесняли по национальному признаку, как в Армении, в родной школе. Там учились дети русских военных. Я закончила школу на одни пятерки, но мне не дали медаль – придрались к запятой в сочинении. Свое выпускное сочинение я посвятила свободе Армении. Наверное, оно было чересчур вольным. Мой папа предложил подключить свои связи, чтобы я получила золотую медаль, но я отказалась.

Всю свою жизнь мне казалось, что я реализовываю планы своей мамы. У меня была длинная коса. По утрам мама причесывала меня и говорила: «Я мечтала, что у меня будет дочь и я буду заплетать ей косу». Мне было дико больно, когда мама расчесывала мои волосы. И я думала: боже, неужели ей больше не о чем мечтать.

Еще одна мечта моей мамы – музыкальное образование. Ее не взяли в школу из-за отсутствия слуха. Я пошла туда, чтобы реализовать ее план. Потом я поступила на электротехнический факультет политехнического института только потому, что мама восторгалась одной девушкой, которая там училась.
 

Сейчас я понимаю, что музыка была для нее больше, чем мечтой.

Маминого дедушку, который шел в составе каравана, ослепили по дороге из Западной Армении. У него была дочь, которую он потерял в пути. Она занималась музыкой. История была настолько тяжелой, что прадедушка не рассказывал, каким образом это произошло. Мамины дедушка с бабушкой смогли спасти четверых сыновей – вывезти их в Армению.

Для того чтобы прокормить семью в голодное послевоенное время, они держали корову. Однажды дедушка сказал моей маме: «Если ты хочешь учиться музыке, я продам корову и куплю тебе пианино». Мама очень любила своего деда, но не выдержала экзамена в музыкальную школу. Мое занятие музыкой – мамин отчет дедушке. Это ее выражение любви к нему и своей юной тете.

Моя мама меня бережет. Она очень аккуратно рассказывала мне истории про Геноцид. Старалась не грузить тяжелыми деталями. Ей хотелось передать суть произошедшего. Но не хотелось делиться болью, потому что вместе с ней она могла передать свой страх. Моя мама научила меня не быть жертвой.

Я получила серьезное музыкальное образование. Мне предлагали после школы поступить в консерваторию, минуя училище, но я отказалась. Музыка научила меня слушать людей. Когда мы говорим, внутри нас играет музыка. Она по-разному звучит. Бывает, что человек хочет слушать джаз или симфонию, а выдает в эфир попсу. Нужно обладать слухом, чтобы добраться до внутренней музыки человека.

Если бы мне поручили продать путевку в Армению, я взглянула бы на туриста как квалицированный бизнес-тренер и предложила ему то, что он хочет. Если человек устал от людей, то в горах он сможет обрести покой и побыть наедине с собой. Если его терзает одиночество, то Армения – место, где ему ни на секунду не удастся заскучать. Если он гурман, то ему гарантирован гастрономический рай. Если женщина томится от женской нереализованности, то я скажу, что в Армении ее ждет море галантных кавалеров. Если человек любит историю, то Армения – памятник под открытым небом. В Армении каждый найдет то, что ищет.

Когда в Гюмри случилось землетрясение, я была в Москве. Но члены моей семьи были там: сестра сидела на занятиях, папа читал лекцию в институте, мама работала в химической лаборатории. Я надеялась, что хотя бы один из них останется в живых, но чудом спаслись все (хотя многие мои родственники остались под завалами). Страшно было не то, что произошло, а мои мысли на тему того, что там могло произойти.

Билетов не было. Я сидела в московском аэропорту и ждала выделенного борта в Армению для родственников пострадавших. Рядом со мной была бригада рабочих из деревни Налбанд, которую сравняло с землей. Мужчины не могли дозвониться до своих родственников – не было связи. Один из рабочих держал в руках подарок сыну – детскую железную дорогу. Пока мы ждали самолета, он решил раскрыть коробку и пустить поезд по рельсам. Мы смотрели на него как завороженные, а он тихо сходил с ума. Понимал, что у него никого не осталось. Это была одна из самых страшных картин в моей жизни. Почерневший от горя мужчина, играющий в детский паровозик.

Я оказалась в Гюмри на третий день после трагедии. Там была дымовая завеса от пыли. Весь город был в гробах, их не хватало. Люди вынуждены были разбирать шкафы и хоронить родственников в них. Я вошла в родной город и поняла, что мне не страшно. Мне больно. Это работа: найти погибших и предать их земле. Во всех трагедиях самое главное – думать не о себе, а о тех людях, с которыми необходимо бережно попрощаться.

Однажды Дмитрия Лихачева попросили назвать самую большую трагедию русского народа. Он ответил, что это миллионы небрежно похороненных людей. Нам необходимо бережнее относиться к смерти, к душе. Признавать, что в смерти есть смысл.

Для меня главная национальная гордость – это воля, несгибаемость и мудрость моего народа. Вот уже несколько месяцев я веду блог в ЖЖ. А когда-то за меня писал сочинения папа. Он жалостливо смотрел на меня и говорил, что природа отдыхает на детях гениев. Папа говорил, что у меня накопился долг по сочинениям не перед ним, потому что дети ничего не должны родителям, а перед миром. Когда случился экономический кризис, я придумала, как занять свои мысли и время – завести блог. Я начала вспоминать случаи из своей практики и делиться ими со своими читателями. Реальные истории, услышанные мной за многие годы работы, превосходят любые фантазии писателей. Эти события изменили тех, кто мне о них поведал. Сами их рассказы изменили меня. У меня много историй про детство и детей – о том, как уберечь их, как важно внимательно относится к их переживаниям, какие веселые или грустные уроки они порой нам преподают. Если бы папа был жив, я бы ему сказала: ты не представляешь, как много людей со всего мира предлагают мне провести вебинар о том, как нужно писать истории.

Я много лет занимаюсь социальными проектами. Хотя официально заниматься благотворительностью стала только с октября 2014 года в рамках «Ресурсного центра социальных инициатив». Удивительно, но именно тогда, оформив свою организацию юридически, я стала часто задаваться вопросом, зачем мне это надо. Иногда по несколько раз в день. Во время постоянных поездок по интернатам и детдомам я поняла, насколько сильно защищена неким уютом, комфортом профессия психолога: приятным кабинетом, вежливыми, платежеспособными клиентами. Да, я сама выстроила свой успех и добилась этого всего, пройдя этапы сложной борьбы. Но как же велик контраст между миром, в котором живут интернатовские дети, и дорогим кабинетом – словно две разные планеты!

Когда просишь за этих детей, то каждой клеточкой тела чувствуешь, насколько они уязвимы, беззащитны, тревожны, как зависимы от сильных мира сего. Из-за этого теряешь уверенность, ощущаешь неловкость. Так же как и мои трудные дети, иногда я чувствую желание взбунтоваться, послать все к черту, впасть в депрессию.
 

Моя вера – это то, что я делаю.

Это позиция и убеждение, что люди должны объединяться не вокруг правды, которой нет, а вокруг добра и справедливости, сохраняя при этом свое достоинство.